Длинный юань. На что Китай тратит деньги в Центральной Азии

Китай еще никогда не чувствовал себя столь уверенно в Центральной Азии, как спустя полтора года после начала полномасштабной войны в Украине. Россия — традиционный партнер постсоветских стран — теряет и политические, и экономические рычаги влияния на регион по мере затягивания конфликта.

Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев, власть которого войска ОДКБ прилетели спасать во время Кантара, в разговоре с Владимиром Путиным во время мятежа «ЧВК Вагнера» 24 июня назвал «происходящие события» внутренним делом России, фактически отказавшись поддержать союзника по блоку.

Днем ранее премьер-министр Казахстана Алихан Смаилов подписал соглашение о создании объединенной логистической компании с Азербайджаном и Грузией для ускорения движения грузов по Транскаспийскому международному транспортному маршруту — пути из Китая в Европу в обход России. Важность этого проекта подчеркивал председатель КНР Си Цзиньпин на первом саммите «‎Китай — Центральная Азия» в мае 2023 года.

Впрочем, неправильно было бы списать все успехи Китая в регионе на развязанную Путиным войну. Пекин присутствует в Центральной Азии много лет — и обладает богатым опытом взаимовыгодного взаимодействия с местными политическими и экономическими элитами.

Щедрый большой брат

В мае 2023 года на саммите «‎Китай — Центральная Азия» председатель КНР Си Цзиньпин принял президентов пяти стран: Казахстана, Туркменистана, Кыргызстана, Узбекистана и Таджикистана. По итогам встречи стороны подписали совместную декларацию, в которой первым же пунктом обозначили ‎стремление создать «более тесное сообщество единой судьбы Центральной Азии и Китая».

Пекин щедро вкладывает деньги в «единую судьбу»: только по итогам прошедшего саммита китайская сторона пообещала предоставить пяти партнерам 26 млрд юаней безвозмездной помощи.

В какие сектора экономики попадут выделенные Китаем деньги — точно сказать нельзя. Это зависит от конкретных контрактов, которые непублично заключают стороны после решения донора выделить средства, рассказала «‎Медиазоне» научная сотрудница евразийской программы американского Института внешнеполитических исследований Нива Яу.

«Сама по себе цифра не говорит много о том, в чем будет заключаться помощь. Она лишь устанавливает рамки. В общем объеме помощи 3,7 млрд долларов — это много, но многое зависит от того, как они будут потрачены», — считает Нива Яу.

По словам научного сотрудника Берлинского центра Карнеги Темура Умарова, безвозмездные проекты Китая различаются от страны к стране. Например, в Таджикистане — это строительство госучреждений, в Кыргызстане — финансирование инфраструктурных проектов или передача транспортной техники. В то же время Узбекистан, Казахстан и Туркменистан почти не получают гуманитарную помощь и занимаются привлечением китайских инвестиций, говорит Умаров.

Могут ли правительства стран-реципиентов самостоятельно определить, в какой сектор направить выделенные средства? И да, и нет: получатели помощи могут формировать список необходимых проектов, однако последнее слово все равно останется за Пекином.

«‎Ранее мы видели, как правительства стран Центральной Азии предложили [Китаю] реализовать список из 40 проектов, и только половина из них фактически была воплощена в жизнь. Однако процесс отбора проектов непрозрачен, поэтому мы не знаем, почему [китайские власти] реализуют одни проекты и отклоняют другие», — заключает Нива Яу.

Расчетливый большой брат

Общий объем денег, направленных Пекином в экономики пяти стран, существенно больше безвозмездной помощи. Китай не только и не столько дает деньги просто так, сколько инвестирует — а инвестиции, в отличие от помощи, предполагают расчет получить вложения обратно.

Американский институт предпринимательства ведет базу инвестиций Китая с 2005 года. Несмотря на то, что на долю пяти стран Центральной Азии приходится всего 1/33 от всех китайских иностранных инвестиций, сумма вложений существенна. За 17 лет наблюдений китайские юрлица перевели в экономику региона 68,4 млрд долларов — это и траты на строительство объектов инфраструктуры «на земле», и адресные проектные транши центральноазиатским компаниям.

Согласно данным Американского института предпринимательства, половина выделенных средств оказалась в экономике Казахстана — 35,6 млрд долларов. Вторым крупнейшим получателем китайских денег в регионе за последние 17 лет стал Туркменистан — в его экономику китайцы вложили 15 млрд долларов. Узбекистан за тот же период смог привлечь 9,66 млрд долларов, Кыргызстан — 4,73 млрд долларов, а Таджикистан — 3,33 млрд.

Китайские деньги сравнительно легко получить — Пекин предлагает льготные условия и не выдвигает жестких требований. Если европейские банки при реализации проекта следят за тщательным соблюдением законодательства республики и международных стандартов, то инвесторы из Китая скорее стремятся адаптироваться к местным условиям. По словам Темура Умарова, получатели инвестиций — в основном политические элиты — предпочитают второй вариант, поскольку он для них сильно проще.

При этом отсутствие требований транспарентности отнюдь не означает, что у китайской инвестиционной политики нет подводных камней. Большая часть денег, которые Поднебесная дает взаймы остальному миру, идет на оплату услуг китайских же компаний, превращая этот процесс в замкнутый оборот средств внутри экономики Китая.

«Если сравнить проценты, которые вы должны выплатить по китайским кредитам, с процентами других стран или других международных организаций, вы увидите, что ставка меньше, условия лучше. Но если открыть контракт, то там будет условие, что для реализации проекта нужно нанимать китайскую компанию, или среди рабочих, реализующих проект, должна быть половина или 75% китайцев», — объясняет Темур Умаров.

У такого метода ведения инвестиционной политики есть как плюсы, так и минусы. С одной стороны, экономики стран Центральной Азии фактически не растут от таких инвестиций: весь оборот денег и рабочие места достаются Китаю. Более того, для обслуживания готовых объектов снова придется привлечь китайских специалистов — а это означает рост зависимости от страны-инвестора.

С другой стороны, страна-заемщик в итоге получает инфраструктуру, которая будет работать на ее экономику в дальнейшем. Помимо этого, для бедных стран зачастую проще полностью отдать проект на аутсорс Китаю, чем искать инвестора внутри страны.

«‎Вот не было у вас в таком-то регионе моста, китайцы пришли и сами построили, сами спонсировали эти деньги, сами выделили, вам осталось только выплатить кредит… В этом нет ничего очевидно плохого, просто такой способ ведения инвестиционной политики», — резюмирует Темур Умаров.

Синофобия и приоритеты

На протяжении всех 30 лет постсоветской истории Китай готовил базу своего присутствия в экономике Центральной Азии.

«Медиазона» подсчитала, что почти 70% всех денег с 2005 по 2022 год Китай вложил в энергетику региона. При этом большинство инвестиций (почти 82% от всех вложенных в энергетический сектор средств) пришлись на нефтегазовую отрасль.

Кроме того, с 2005-го по 2022 год почти каждый десятый юань был вложен в транспортный сектор экономики Центральной Азии — всего 6,8 млрд долларов.

«Для региона, который очень сильно логистически зависел все это время от России, было важно получить альтернативный путь через Китай, а для Китая Центральная Азия была важна как потенциальный "план Б" для выхода на европейские рынки», — считает научный сотрудник Берлинского центра Карнеги Темур Умаров.

Среди сумевших привлечь наибольшее количество китайских денег за все это время лидируют компании, занятые в нефтегазовом секторе Казахстана. В топ-5 по привлеченным инвестициям оказались такие гиганты, как:

• Казмунайгаз — 7,64 млрд долларов;
• ПетроКазахстан — 4,2 млрд;
• Central Asia Petroleum — 2,6 млрд;
• Nations Energy (сейчас CITIC Canada Petroleum Ltd) — 1,9 млрд;
• Kazakhstan Petrochemical Industries— 1,26 млрд.

Инвестиции Китая в нефтегазовые отрасли двух стран — Казахстана и Туркменистана — настолько велики, что в сумме составляют 48% от вообще всех китайских денег, вложенных в регион за 17 лет.

Впрочем, по словам Темура Умарова, приоритеты Пекина со временем меняются — и он уходит от фокуса на крупных инфраструктурных проектах в сферу, «которая привлекает меньше внимания» и одновременно позволяет создать рабочие места для местных жителей.

Причиной тому рост антикитайских настроений в регионе. Его вызывает в основном использование китайских рабочих на фоне высокого уровня безработицы среди местного населения и коррупционные скандалы, связанные с китайскими деньгами.

Так, за растрату выделенных на реконструкцию Бишкекской ТЭЦ-1 китайских кредитов в Кыргызстане в 2018 году осудили двух бывших премьер-министров, несколько топ-менеджеров госкомпаний из энергетической сферы и экс-мэра Бишкека.

Кроме того, деятельность отдельных китайских компаний вызывает у местных жителей негативную реакцию. Речь про компании, занятые в сфере добычи полезных ископаемых — прежде всего, золота. В общественном сознании синофобия нередко сочетается с протестом против местных элит, которые «продались» Китаю. Согласно трекеру протестной активности Центральной Азии, за период с 1 января 2018 по 31 августа 2020 эксперты зафиксировали в регионе 158 антикитайских акций, из которых 116 прошли в одном городе — Алматы.

Всплеск антикитайской активности в Казахстане пришелся на осень 2019 года. Накануне первого государственного визита президента Касым-Жомарта Токаева в Китай протест казахстанцев под лозунгами «Мы против китайской экспансии» и «Нет китайским заводам» прокатился от Алматы до Уральска.

Отвечать на синофобные лозунги пришлось даже государственному телевидению — в октябре 2019 года информагентство «Хабар» выпустило двадцатиминутный фильм «Близкий сосед. Реальность без мифов», в котором позитивно оценило динамику отношений двух стран.

Остается лишь догадываться, сможет ли правительство КНР купировать антикитайские настроения в регионе, чтобы продолжить экономическую экспансию. Возможно, для этого необходимо движение в сторону большей транспарентности инвестиций и минимизации коррупционных рисков — но едва ли к этому готовы сами китайцы.