Их победа. Как живет Кабул спустя два месяца после прихода талибов к власти — репортаж «Медиазоны»

Запретить нельзя разрешить

Мы въезжаем в Кабул на закате, преодолев за двенадцать часов пути около 400 километров от Мазари-Шарифа. На въезде теперь стоят блокпосты «Талибана». Постовые заглядывают в окно автомобиля, несколько секунд рассматривают пассажиров, в крайнем случае проверяют багажник и пропускают в город. Кажется, документы больше никого не интересуют. У талиба, который проверяет нашу машину, волосы до плеч, а глаза подведены сурьмой.

В центре Кабула светятся окна кафе и ресторанов, хотя посетителей в них почти нет: большая часть тех, кто мог себе это позволить, покинули страну. В парикмахерских, несмотря на запрет, подстригают бороды местные модники, и встретить молодых людей в футболках и джинсах в городе тоже пока еще возможно.

На улицах столько же женщин, сколько было раньше, и их одежда не изменилась. Они смеются, прогуливаются под руку с подругами, торгуются с продавцами над тележками овощей. Правда, некоторые теперь закрывают лица масками — может быть, просто потому, что в Кабуле пыльно. По сути, за те два месяца, что у власти находятся исламисты, ни одно предписание, в том числе касающееся прав женщин или одежды, пока не обрело статус закона, а потому не требует обязательного исполнения.

На одной из кабульских улиц девочка лет десяти в красном платье и косой через плечо играет со сверстниками. У одного из мальчишек в руках воздушный змей — 20 лет назад их запускать не разрешалось. Правда, в городе не слышно музыки, но, судя по рассказам, на свадьбах она до сих пор звучит, а талибы приходят туда потанцевать.

Время запретов пока не наступило.

«Разве мы террористы?»

Впрочем, нельзя сказать, что Кабул совсем не изменился. Талибы, которых раньше можно было увидеть только на фото, теперь ходят по улицам с неизменным автоматом за плечом или патрулируют районы на джипах, принадлежавших раньше правительственным силам. Складывается впечатление, что многим боевикам в Кабуле до сих пор неуютно — возможно, они попали в город впервые в жизни.

Талибов тысячи и тысячи. Большинство из них молоды, не старше 25 лет, некоторые не умеют читать и не знают других языков, кроме пушту, и никогда не видели вблизи женщин, кроме своих матерей, жен и сестер. Впрочем, бывают исключения.

В центральной части Кабула — холм Вазир Акбар Хана. На нем цветут розы и стоит без воды построенный Советским Союзом бассейн. У подножия холма расположился дипломатический квартал с посольствами западных стран; теперь они закрыты. Сейчас на возвышенности базируется батальон «Бадри» — элитное подразделение спецназа «Талибана». Бумаги на входе проверяет юноша в очках с тонкой золотой оправой, представившийся как Ахмад.

— Добро пожаловать, мы всегда рады иностранным журналистам, которые приезжают в нашу страну. Не нужно нас хвалить, пишите только правду! — он говорит по-английски бегло, с хорошим произношением. — Вы бывали в Афганистане раньше, до нашей победы?

«Наша победа» — так все без исключения талибы называют события 15 августа, когда их отряды без боя вошли в Кабул.

За чаем, без которого не обходится ни один разговор, Ахмад рассказывает о себе: ему 18 лет, он принимал участие в конкурсах чтецов Корана, считает ислам лучшей религией в мире и мечтает стать врачом.

— Сейчас, когда мы прогнали оккупантов, мы установим дружественные отношения со всеми странами. Скажите, ваши представления о нас совпали с реальностью? Нет? Ну вот видите. На нас много клевещут. Западная пропаганда делает все возможное, чтобы нас очернить.

Он повторяет сказанное на пушту, и его сослуживцы согласно кивают головами.

— Разве мы террористы? — вступает в разговор чернобородый талиб постарше. — Представьте, не дай бог, конечно, что в вашу страну пришли захватчики. Вы стали бы бороться с ними, верно? Почему, если за свободу борется христианин, то он герой, а если мусульманин, то он террорист? Вам это не кажется несправедливым? Мы двадцать лет боролись за свободу.

Я осторожно напоминаю, что за 20 лет войны погибло множество мирных жителей.

— На войне без жертв не обойтись. Зато сейчас мы всех простили. Даже тех, кто сотрудничал с американскими оккупантами, — отмечает талиб.

— Но многие афганцы по-прежнему не доверяют вам и хотят уехать.

— Они просто недальновидны, — отвечает Ахмад. — Рано или поздно афганцы поймут, что все мы — братья, все мы — мусульмане. И мы принесли мир, понимаете? Мир.

Мечты о Франции

Официально эвакуация из кабульского аэропорта завершилась 1 сентября — талибы, вошедшие в Кабул 15 августа, дали странам НАТО две недели. Падение Кабула во многом походило на падение Сайгона в 1975 году: десятки тысяч перепуганных людей видели единственное спасение в том, чтобы покинуть страну. Многие мечтают об этом и сейчас. Увидев иностранца, подходят с неизменной просьбой: «Помогите мне выбраться отсюда».

В парке Шахре-Нау разбиты палатки, где живут беженцы из провинции Баглан, два-три десятка семей. Женщина в белом платке — на вид ей лет 60 — рассказывает, почему им пришлось бежать:

— Мы работали вместе с Биби Кафтар, я и еще несколько моих родственниц. Мы всегда защищали наши права, как могли. Потом пришли талибы и отобрали наши дома. Теперь угрожают, что убьют нас. Мы хотели уехать в августе, но на самолет попасть не получилось. Мой сын ушел пешком в Турцию. А вы чем здесь занимаетесь? Вы можете нам помочь? А, вы журналист. Может быть, все-таки поможете?

В тот же день со мной заговаривает высокий седой человек в длинной рубахе и шароварах. Он прогуливался снаружи, наблюдал через стекло и терпеливо ждал, пока я выйду из кафе.

— Добрый день. Вы иностранка? Чем вы занимаетесь? Понимаю. Вы не знаете, как мне попасть во Францию? Нет? Жаль. Извините, — говорит он и уходит, прижимая к груди папку, где, должно быть, лежат его документы.

Возле зоопарка под цветным зонтиком устроился торговец соком — юноша в красных жилетке и кепке. Улыбаясь, он наливает в стакан абрикосовый сок, но от денег отказывается. Потом закатывает рукав и показывает шрам.

— Вот посмотрите, в меня стреляли талибы. Когда-нибудь они вернутся и убьют меня, я знаю. У меня брат служил в полиции, ему пришлось бежать, а теперь они доберутся до меня. Вы можете мне помочь? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, пишет на обрывке бумаги свое имя и номер телефона.

Несколько десятков таких номеров набирается за неделю у любого иностранного журналиста, работающего в Кабуле. Никогда не знаешь, что стоит за желанием покинуть Афганистан: настоящая угроза или надежда на лучшую жизнь на Западе.

Никто не знает, что дальше

Как бы странно это ни звучало, но с приходом талибов жизнь иностранца в Кабуле стала гораздо проще: бумажные вопросы, которые во времена республики требовали времени и денег, сейчас решаются бесплатно за полчаса, а по улицам можно ходить пешком, ничего не опасаясь. После того, как «Талибан» казнил четырех похитителей в Герате, уровень преступности в стране существенно снизился.

Впрочем, для местных плюсы уравновешиваются не менее серьезными минусами: Афганистану грозит экономический кризис, цены на продукты и бензин растут. Новое правительство призывает госслужащих выйти на работу, но где оно планирует взять деньги на зарплаты, пока никто не знает.

Реза, бывший гид, грустно кивает, слушая мои соображения. Реза — хазареец, представитель третьей по величине этнической группы Афганистана, которая слишком сильно отличается от остальных. 20 лет назад хазарейцы, азиаты по внешности и шииты по вероисповеданию, серьезно пострадали из-за «этнических чисток» талибов, и сейчас смотрят в будущее без оптимизма.

Неприязненное отношение к хазарейцам сохраняется у талибов и сейчас. На прошлой неделе в одном из министерств ждали своей очереди на интервью с чиновником-талибом два хазарейца — журналист и оператор. Они вполголоса поделились со мной своими опасениями: «Что дальше — неизвестно, но талибы никогда не относились к нам, как к равным, и никогда не будут. И теперь мы ждем, когда они покажут свое истинное лицо. Честно говоря, нам иногда бывает страшно». Во время обеда чиновник, человек образованный и обаятельный, пригласил иностранных репортеров присоединиться к нему, а хазарейцев оставил за дверью в приемной.

Мы с Резой сидим в кабульском аэропорту, откуда впервые за долгое время улетает эвакуационный рейс. На вопрос о том, легко ли ему ладить с талибами, хазареец отвечает:

— Пока не жалуюсь, как-то удается договариваться. Но никогда не знаешь, чего от них ждать. Они на днях побили моего друга за то, что он разговаривал по телефону со своей невестой. Отобрали телефон, услышали в трубке женский голос и стали бить — мол, запрещено разговаривать с женщинами. Если выйти после девяти вечера, тоже могут быть неприятности.

— Но в городе нет комендантского часа.

— В наших кварталах есть.

И все же, несмотря на то, что талибское правительство не признано, несмотря на взрывы в шиитских мечетях и слухи о боях с «Исламским государством», несмотря на рост цен и нехватку денег, несмотря на приближающуюся зиму и частые перебои с электричеством, Кабул кажется удивительно спокойным.

«Талибан» и жители Кабула будто заключили негласный договор: первые закрывают глаза на нарушение своих предписаний, вторые — на бытовые трудности. Это шаткое равновесие может быть легко нарушено в любой момент, но пока что страна и город переживают, возможно, самый мирный период своей истории за последние сорок лет. Пока — ключевое слово, без которого не обходится ни один разговор о современном Афганистане.