Война и мир Артыка Гафурова. История узбекского легионера вермахта, который играл на корнете и был завербован МГБ

Поступай как удастся

Артык Гафуров родился в 1918 году в Гулистане — нынешнем административном центре Сырдарьинской области Узбекистана. В 18 лет он окончил ташкентский музыкальный техникум, умел играть на альте и корнете. С 1936 по 1939 год учился в ташкентской консерватории. В это время наш герой ездил с гастролями узбекской филармонии и побывал с концертами, как минимум, в Гомеле и Речице. Через несколько лет судьба снова забросит его в Беларусь, но уже при более печальных обстоятельствах.

В консерватории Гафуров успел окончить лишь два курса. При переходе на третий его планы были нарушены — 30 октября 1939 года молодой человек был призван в Красную армию. Сначала служил в Харькове, а в 1940 году был переведен в Латвию, его часть дислоцировалась в городе Двинск. Как спустя много лет сам Гафуров рассказывал на допросах, тогда задача красноармейцев заключалась в «освобождении» Латвии.

В мае 1941-го Гафуров получил месячный отпуск, но во время отдыха заболел дизентерией и начало войны с Германией встретил в госпитале. После выписки, ближе к июлю, Гафурова направили в Брянск — линия фронта проходила уже недалеко от города. Он был назначен ординарцем и адъютантом командира полка. Немцы не сбавляли темпов наступления и в октябре город пал, а воинская часть Гафурова оказалась в окружении. Командование пыталось пробиться и уйти в брянские леса, но бои с немцами истощили солдат и этот план потерпел крах.

«Бой продолжался двое суток, во время боя я упал с лошади и сломал себе левую руку. 19 октября 1941 года войсковая часть была окружена немецкими войсками. Связь с командиром полка была потеряна, комиссар полка был убит, начальник штаба ранен», — рассказывал Гафуров на допросе в МГБ 10 октября 1945 года.

Из-за перелома Гафуров был вынужден выходить из окружения с санитарной частью, в которой и без него были десятки раненых — в том числе те, кто не мог передвигаться самостоятельно. Из-за этого часть двигалась медленно и только по ночам, а днем укрывалась в лесу. В какой-то момент командир полка вышел на связь с Гафуровым, передав ему записку через одного из сослуживцев.

«[Он] написал, что мною доволен, но взять с собой меня не может — уходит с несколькими людьми для того, чтобы пробиться из окружения, и предлагал мне поступить так, как удастся. На следующий день после этого в лес вошли немцы и нас 15 или 16 человек раненых взяли в плен», — вспоминал солдат.

Гафуров вспоминал, что, услышав приближение вражеских солдат, все, у кого были винтовки, решили закопать их в землю и встретить немцев без сопротивления. Раненых разделили на две группы: на лежачих и тех, кто мог самостоятельно передвигаться. Первых выжившие пленники больше никогда не видели.

Шинель и два неудавшихся побега

Как рассказывал Гафуров, немцы даже не составляли списков пленных и не устраивали допросов. Артыка вместе с остальными красноармейцами пешим ходом погнали в оккупированный Брянск. Не доходя до города, немцы устроили привал, чтобы переночевать. Пятеро красноармейцев, включая Гафурова, решили бежать под утро: «Заметив, что охранявшие нас немцы дремлют, отползли от места расположения пленных и ушли в рядом расположенный лес».

По лесу солдаты кружили три дня, пока не вышли к захваченной деревне под названием Пятилетка, одна из жительниц которой помогла им найти крестьянскую одежду, чтобы немцы не приняли их за солдат. Гафурова решили одеть в шинель формы ремесленного училища, так как выдать узбека за местного жителя было невозможно. Однако селянка так и не смогла найти подходящую одежду.

«Шинель женщина мне не принесла и я до вечера был вынужден оставаться в укрытии. С наступлением вечера [она] с крыльца своего дома помахала мне рукой, давая знать, что мне можно подойти. Когда я стал идти к деревне, меня заметили немцы и, скомандовав "руки вверх", снова взяли в плен», — объяснял Гафуров на допросе. По его словам, второе пленение произошло в последних числах октября 1941-го.

Как утверждал Гафуров, четверым его спутникам все же удалось выдать себя за крестьян, так как среди пленных, доставленных вместе с ним в Брянск, их не было.

В Брянске пленников продержали три дня, изредка давая баланду из неочищенного картофеля, а после отправили в Гомель. «Везли туда нас два или три дня, погрузив в товарные вагоны. Там нас заключили в большой лагерь для военнопленных, помещавшийся в зданиях и конюшнях советской кавалерийской части. Там содержалось не менее десяти тысяч военнопленных», — говорил Гафуров на допросе.

Лагерь, «жена» и еще один неудачный побег

В гомельском лагере для военнопленных Артык Гафуров пробыл с начала ноября 1941 года до 27 сентября 1943 года. Там он был записан в духовой оркестр, в котором большую часть времени играл на альте, а когда сломанная рука восстановилась, взялся за корнет. Занятия музыкой и частые выступления на мероприятиях в оккупированном городе свели его с 20-летней местной жительницей Проней Афоненко.

Девушка часто приносила Гафурову еду. У них завязались отношения: администрации лагеря белоруска представляла пленного как своего мужа, и его начали отпускать к ней домой на свидания, правда, в сопровождении немецких конвоиров. Названный брак помог Афоненко избежать высылки в Германию на назначенные ей «работы», так как замужних женщин туда не отправляли. Позже станет известно, что девушка забеременела от Гафурова, однако роды прошли сложно, и ребенок погиб.

В октябре 1943 года из-за наступления Красной армии лагерь военнопленных из Гомеля решили эвакуировать, что помогло Гафурову снова уйти от немцев. Во время переправки пешим строем у города Речица Гафурова в составе команды из 10 человек отправили возить воду для лагеря. Под вечер все водовозы решили бежать.

Разделившись на группы по три человека, беглецы через несколько дней переправились через Днепр и встретились с партизанами, которые обосновались в местных лесах. Они доставили их в деревню Беленькая, где бывшие пленники около 20 дней работали в поле и помогали сельчанам копать картошку — в партизаны их так и не взяли из-за нехватки оружия и продовольствия в отряде.

В конце октября партизаны решили уйти в Пинские леса, поскольку поблизости немцы начали строить понтонный мост через Днепр, и отряд могли раскрыть. Уходя, партизаны оставили 25 вооруженных бойцов для охраны деревни. Гафуров вместе со сбежавшими пленниками остался там же.

«Через два или три дня после ухода партизанского отряда немцы начали зачистку леса со стороны Гомеля, который находился от места нашего пребывания на расстоянии 30-35 километров. Подойдя к деревне Беленькая, немцы принялись ее обстреливать, поэтому мы побежали оттуда в направлении торфяных болот. Мой спутник-казах убежал вперед и с тех пор я его потерял. Куда он убежал, я не знаю. Бежало нас человек 50, в том числе был и вооруженный отряд из 25 человек», — говорил музыкант.

Группа Гафурова из 15 человек решила пробиваться к Красной армии, по слухам, они могли найти советские позиции за рекой Сож в городе Ново-Белец. Однако переправиться через реку им так не удалось, и 1 ноября 1943 года, после трехдневного скитания возле деревень Красная и Ивольск, группу обнаружили немецкие солдаты.

Гафуров рассказывал, что его задержали как партизана, хоть он и говорил, что отбился во время эвакуации Гомельского лагеря: «[Немцами] был издан приказ о том, что все, кто окажется в лесу, должны быть расстреляны на месте. Но, видимо, [меня] не расстреляли на месте, потому что при задержании я находился не в лесу, а в лощине возле поселка». В итоге узбекского корнетиста все же отправили в «лагерь смерти», располагавшийся в городе Берне на юге Франции.

Туркестанский легион

В Берне Гафурову повстречался человек, который называл себя Греком и мог свободно покидать лагерь. Он расспрашивал узбека о его корнях, отношению к исламу и занятиях музыкой. Грек рассказывал, что вырос в Турции, и свободно говорил на турецком.

«Он тут же сказал, что если я соглашусь на какую-либо работу, то он поможет спастись от лагеря и спросил, что я умею делать. Я ответил, что я музыкант и могу сапожничать. Тогда он сказал, что устроит меня на какую-либо работу, чтобы создать возможность бежать и спастись. Я ему ответил, что я согласен на любое дело, лишь бы не брать в руки винтовку и не воевать против Красной армии», — объяснял на допросе солдат.

Через свои связи Греку удалось вывезти Гафурова из лагеря и устроить в Туркестанский легион, который базировался в городе Альби. Там его вновь зачислили в оркестр как корнетиста. «Будучи в легионе, я жил в отдельной комнате одной из казарм вместе с 26 музыкантами, составляющими оркестр. Одет я был в форму немецкого солдата со значком легионера на левой руке. Питался из общей кухни легиона, получал я наравне с легионерами по 400 франков в месяц. Оружия при себе не носил», — рассказывал Артык.

По словам легионера, за все время его службы их часть ни разу не участвовала в военных операциях, а лишь несла гарнизонную службу по охране города. В составе оркестра Гафуров мог выезжать в другие французские города — Марсель, Каркассон, Тулузу. Позже на допросах корнетист отмечал, что оркестр играл русских классиков, старинные русские и узбекские песни, а также антисоветские, националистические марши и песни легионеров. Кроме того, в репертуаре были армянские и грузинские произведения — большая часть оркестра состояла из представителей этих национальностей.

Впоследствии Гафуров объяснял следователям, что главным в руководстве легиона был Вели Каюм-хан, который никогда не появлялся в их части и отдавал приказы из Берлина через своих заместителей. Среди этих замов были 40-летний бывший областной прокурор из Кыргызской ССР по фамилии Алмамбетов и 30-летний таджик из Самарканда по фамилии Атаев. Также, по словам Гафурова, у каждой этнической группы в легионе были свои руководители, например, казахи подчинялись 35-летнему пропагандисту по имени Али Ака.

«Во время моего нахождения в легионе часто случались групповые побеги, так как среди легионеров ходили слухи о предстоящем поражении немцев и о случаях расстрела немцами легионеров перед отступлением, как ненадежных людей», — вспоминал Гафуров, добавляя, что летом 1944 года из легиона сбежало 40 человек во главе с врачом-казахом Ахметом Бектаевым.

В горах Лангедока

Легионер-корнетист и сам задумывался о побеге, пока в начале августа 1944-го его коллега по имени Адам не рассказал, что весь оркестр собирается бежать. Оказалось, что капельмейстер по имени Додико уже договорился с французскими партизанами о помощи с побегом.

«Наш оркестр по субботам и воскресеньям играл музыку на городской площади возле немецкой комендатуры, как бы для развлечения немецких офицеров. Обычно в таких случаях нас сопровождал немецкий солдат или унтер-офицер. При одном из таких выходов в город мы играли до темноты, а во время игры наш руководитель Додико напоил сопровождавшего нас немца», — рассказывал корнетист следователям МГБ.

После этого все музыканты сели в поджидавшую их грузовую машину, взяв с собой выпивавшего унтер-офицера. Последний был настолько пьян, что Додико уговорил его поехать в расположение легиона по другой дороге и тот согласился, даже не сообразив, что они едут совсем по другому маршруту.

Встретившие беглецов партизаны распределили легионеров по ближайшим деревням и выдали им крестьянскую одежду. Периодически Гафуров выполнял поручения руководства маки и тайно встречался с другими легионерами, предлагая им присоединиться к противникам Третьего рейха. Так продолжалось до 20 августа 1944 года — дня освобождения южной Франции — тогда французские партизаны разоружили все немецкие гарнизоны и вернули главные города региона практически без боя.

Агентура и доносы

Во Франции Гафуров пробыл до августа 1945 года. В составе партизанского полка он занимался патрулированием и охраной Альби, а также играл в джаз-оркестре и лечился. По дороге на родину Гафуров заехал в Гомель к Проне Афоненко и предложил ей выйти за него. Мать девушки не позволила дочери уехать в Узбекистан, так как за пожилой женщиной требовался уход. В Ташкенте Гафуров оказался 23 ноября 1945 года. Допросы начались сразу же после возвращения.

В течение последующих месяцев за Гафуровым постоянно следили агенты, завербованные МГБ из числа таких же легионеров, как и он, или люди из близкого окружения музыканта. В уголовном деле против него есть семь доносов от источников с позывными Кучкаров, Тагир, Галяви, Авлад, Наган и Хамза. Все они докладывали о каждой встрече с Гафуровым и передавали все, что он им говорил. Всем им давали задание сблизиться с ним и войти в его доверие.

16 января 1946 года Кучкаров донес следователям, что общался с Гафуровым после постановки «Ходжа Насреддин» в областном театре, где тот работал музыкантом. По словам Кучкарова, на его расспросы Гафуров ответил, что в плену ему жилось неплохо, а немцы «самые наилучшие люди и на них обижаться нечего». Спустя несколько дней агент Тагир рассказывал УМГБ, что Гафуров работал на немцев и говорил, что первое время в плену «ему было трудновато». Также осведомитель отмечал, что музыкант «свободно ведет себя с женским полом и часто меняет девушек».

Через пару месяцев агент с позывным Галяви донес о встрече с Гафуровым в Москве в мае 1946-го. Во время их беседы музыкант рассказывал, как ему трудно было возвращаться в СССР, и что он хотел остаться в Париже, но был вынужден вернуться по приказу советских властей. Гафуров, по словам осведомителя, отмечал, что в плену ему жилось неплохо, и просил никому не говорить, что с ним произошло, иначе его арестуют.

В апреле 1946 года и сам Гафуров был завербован УМГБ по Ташкентской области. Его использовали как агента-опознавателя людей, служивших с ним в Туркестанском легионе. В доносах Гафуров проходил под псевдонимом Антон. На допросе 12 апреля он донес на 17 человек, назвав их фамилии, описав внешний вид, возраст и место рождения, а также род деятельности до войны. Позже дела против них были выведены в отдельные производства.

В 1947 году Гафуров рассказывал: «У меня грехи и заслуги равны, если я 2,5 года находился в плену, то и 2,5 года же находился у партизан».

Уже в ноябре 1948 года источник Хамза донес силовикам, что Артык рассказал ему о своей работе на органы. «Мне [в] МГБ разрешили учиться, скоро я буду прокурором. А что нас вызывают на допрос — это для нашей практики неплохо, когда сами будем работать юристами и придется допрашивать людей, мы уже будем знать как нужно строить допрос», — говорил музыкант.

Уголовное дело об измене родине и раскрытии себя как агента МГБ против Артыка Гафурова было начато 15 июня 1949 года. Тогда же он был взят под стражу и периодически использовался для «подсадок» в камерах, чтобы разговорить других подозреваемых. В материалах дела есть написанные от руки Гафурова доносы на сокамерников.

Измена родине и расконспирация

Дело против корнетиста закончили расследовать 21 июля 1949 года. В обвинительном заключении отмечалось, что Гафуров изменил родине, сдавшись в плен немцам в октябре 1941 года. Там же следователи упоминали «свободное хождение» в Гомельском лагере и «добровольное вступление» во взвод пропаганды в Туркестанском легионе. По версии обвинения, Гафуров участвовал в съездах легиона в Вене, «работал в театральных постановках и концертах националистического содержания».

К делу приобщены нотные листы, найденные у Гафурова, на которых записаны русские народные песни «Ходила младешенька по борочку» в обработке Римского-Корсакова, «Пойду-ль я, выйду-ль я» в интерпретации Лядова, «Во поле береза стояла», испанские Un Chant d'Espagne, Querida pasodoble, Madre Tango, а также множество неподписанных нот от руки. Однако следователи сочли, что музыкант «лично писал музыку антисоветского содержания, которая потом исполнялась взводом пропаганды перед легионерами».

Также в деле утверждается, что Гафуров не сам перешел к французским партизанам в 1944 году, а был ими задержан. В документах не упоминается ни один из побегов музыканта, а его переход на сторону противника преподносится как добровольное решение.

Помимо этого, Гафурова обвинили в расконспирации себя как агента МГБ перед «рядом лиц». Утверждается, что он признал вину. «Меру наказания Гафурову определить 25 лет ИТЛ», — заключалось в документе.

Неизвестно, где именно музыкант отбывал наказание, и пробыл ли он весь срок в лагере, однако в материалах его дела есть расписка от 20 сентября 1960 года, в которой он подписался о получении 18 фотокарточек от КГБ при УзССР.