«Просыпаюсь от того, что по мне что‑то ползает». Осужденная за убийство жительница Джалал‑Абада вспоминает три года в СИЗО и ИВС

Противогаз

Три года я провела в изоляторах Майлу-Суу, Таш-Кумыра, Джалал-Абада, Базар-Коргона, Ноокена и Баткена, потому что мое дело три раза отправляли на доследование. Одно доследование минимум год длится. Они никак не могли меня осудить. Они держали все это время в изоляторе, хотя никакой угрозы я не представляла, им надо было на кого-то повесить это убийство.

После задержания меня пытали двое суток, чтобы я подписала признательные показания. Оперзам был и он сказал сотрудникам: «Слоника ей сделайте». Я не поняла сначала, о чем речь, а они противогаз надели. Руки мне за спинку кресла застегнули и били по ногам резиновыми дубинками. Задыхаюсь, мотаю головой, а они продолжают бить. Меня к батарее пристегнули наручниками и я так всю ночь провела.

Так продолжалось два дня, а потом они у меня дома нашли гранату. Угрожали посадить за гранату моего мужа, дочку в детдом отправить, если я вину на себя не возьму. И мне пришлось подписать признательные показания. У меня уже сил не было.

У меня в глазах был песок, у меня морально все уже… Нервы сдали и я сказала: «Никого не трогайте, что хотите подпишу». И только после этого они вернули меня в камеру. По закону до ИВС они должны были обследовать меня у врача, но они этого не сделали, а у меня были страшные синяки от дубинок.

Писала жалобы на пытки, но прокуроры отказывали, ссылаясь на слова оперативников, которые сказали, что пытки не применялись. Но это же не обоснование. Их словам вера есть, а моим нет? У меня на ногах были синяки, побои, но они мне не верили.

Я подавала заявление в прокуратуру. Я татарка и говорить по-кыргызски я могу, а читать нет. И вот они мне на кыргызском языке выдали бумаги и таким тоном сказали: «На, распишись!». Я сказала, что не буду, потому что не знаю, что тут написано. А это оказывается был отказ от претензий к оперативникам, которые сказали, что никто меня не пытал. Меня заставили подписать эту бумагу.

Крысы

Я провела в заключении больше 3,5 лет в разных ИВС и СИЗО. Меня ни за что посадили и содержали, как животное. Условия там никакие, ни помыться, спишь, ешь и тут в метре от тебя туалет — ведро такое. Камера полтора на два.

Я просыпаюсь от того, что по мне что-то ползает. Глаза открыла, а там огромная крыса. Я соскочила, начала орать. Эти крысы вылезают прямо из дырки туалета. И вот они ходят по столу, по продуктам. Хлеб таскают. Мужчина из соседней камеры мне как-то сказал, что проснулся от того, что эта крыса начала грызть его ногу.

В Ноокене и Джалал-Абаде только ведра есть. Туалетов нет внутри камеры. Все открыто, и еще и камеры висят. Как-то в три часа ночи я не выдержала и хотела повеситься в камере, но постовой увидел и сняли меня. Я глаза открыла и уже скорая была.

В камерах было очень холодно. Первые года в ИВС Джалал-Абада не было ни отопления, ничего не было. Мне как-то адвокат в камеру принес термометр, я замеряла: было до -7 градусов в камере. В одежде спали, что было, все на себя надевала. Спала в верхней одежде. Я жалоб очень много писала, но никакой реакции не было, иногда приходил прокурор, но ничего не менялось.

В ИВС кормили один раз в день супчиками разными. В Майлу-Суу мне еще родственники приносили покушать. А если увезут куда-то в Таш-Кумыр, кто ко мне придет?

Обыски

Моя вторая жалоба в Комитет ООН [по ликвидации дискриминации в отношении женщин] основана на том, что обыски проводили мужчины, меня за три с лишним года только два раза обыскивали женщины. Представляете, меня какой-то мужчина обыскивает — это унизительно. Я в душ не могла сходить нормально, потому что везде эти сотрудники милиции — мужчины.

Как-то в Майли-Сае пришла какая-то женщина (сотрудница милиции — МЗ). Все сотрудники были в нетрезвом состоянии, может, у них какой-то праздник был, и эта нетрезвая женщина вывела меня на прогулочный дворик, догола раздела и начала снимать на камеру. А в дежурной части стояли камеры, на которых было видно, что я голая.

Ночью они могли зайти проверять. Как-то ночью ко мне зашел молодой оперативник и сказал раздеваться. Он сказал, что будет обыскивать. У меня была истерика, я говорила ему, что не буду раздеваться, пусть позовет женщину, и я разденусь. Мне аж скорую вызывали. Было очень много таких случаев.

Срок

Меня осудили в Баткене в 2016 году: сидели судьи и прокуроры и спросили меня, что я хочу. А я хотела, чтобы меня отпустили. Мне судья прямо сказал:

— Ты понимаешь, сколько голов сейчас полетит, если мы тебя оправдаем?

— Вам что, легче одного человека посадить в тюрьму, чтобы ваши головы не полетели. Вы такие интересные! А как же я? Как же мой ребенок?

И так меня три раза возили в баткенский суд, там тоже никаких условий, даже кровати нет — на полу спишь. И спустя три с половиной года у меня уже сил не было и сказала: «Или давайте мне срок или отпускайте! Я уже не могу».

Они сказали: «Было две амнистии, сейчас мы к тебе все применим. И отпустим». У меня есть судимость по статье об убийстве, которое я не совершала.

Все время, которое я была в заключении, моя дочь росла с мужем. Муж на фоне моего уголовного дела сильно запил. Я когда домой приехала, я свой дом не узнала, это просто ужас какой-то был! Не осталось ни занавесок, ни постельного белья. Моя бедная дочь! Ей было восемь лет, а она уже научились и готовить, и стирать, и всеми домашними делами занималась. Сейчас все налаживается, но моя дочь до сих пор со мной спит, за руку держит и говорит: «Мамочка, как хорошо, что ты дома».

Сейчас из-за этой судимости я никуда на работу не могу устроиться. А так — кому-то уборку сделаю, кому-то ремонт сделаю, вот так. Я по сей день все это вспоминаю, как будто было вчера, никак не могу забыть.