Мужеложество и элементы демократизации. В Узбекистане разработали новый Уголовный кодекс

Мало времени и отсутствие перевода

22 февраля генеральная прокуратура Узбекистана выставила на общественное обсуждение проект нового Уголовного кодекса на узбекском языке. Ведомство отмечало, что он был подготовлен «с учетом системных недостатков и проблем», а также нацелен на «либерализацию уголовного права».

Обсуждение проекта продлилось 16 дней и закончилось уже 9 марта. Всего за это время по законопроекту было подано 102 предложения, однако их содержание не раскрывается.

Как считает юрист по правам человека из Ташкента Дильфуза Куролова, две недели для обсуждения такого крупного проекта ― достаточно короткий срок, этого времени мало даже для того, чтобы перевести документ на русский или английский языки, ведь для этого нужны специалисты, знакомые с юридической терминологией.

Профессор по правам человека университета Южной Калифорнии Стив Свердлов также добавляет, что у общественности не было полноценной возможности принять участие в написании проекта и дать фидбек. Отсутствие перевода нового УК на другие языки, подчеркивает Свердлов, значительно осложнило оценку текста многим дипмиссиям, международным экспертам, а также части русскоязычного населения.

«При таком большом и значительном процессе очень важно не только предоставлять возможность населению читать проект кодекса на всех языках, чтобы все могли его понять, но и давать на это достаточно времени, чтобы гражданское общество принимало участие в законотворчестве. Например, важно чтобы парламент устраивал слушания, где представители гражданских организаций, гражданского общества, а также международные эксперты могли делиться своим мнением и указывать на проблемные моменты уголовного кодекса, в которых изменения не соответствуют международным обязательствам Узбекистана», ― говорит Свердлов.

Дильфуза Куролова отмечает, что обсуждение проекта внутри Узбекистана проходило кулуарно и без особого внимания СМИ.

«Правозащитники, работающие с уголовным правосудием, а также правосудием переходного периода, обсуждают эти процессы уже достаточно давно, еще до момента публикации. Примерно уже год обсуждается, что будут изменения кодекса. Также проект обсуждали профильные негосударственные некоммерческие организации, например, которые работают в области защиты прав людей с инвалидностью ― они обсуждали со своей точки зрения. Тематические обсуждения были, но это могло не показываться в СМИ. А почему СМИ это могло быть не интересно? Это уже другой вопрос», ― рассуждает юрист.

Любимые инструменты Ислама Каримова

Юрист Куролова объясняет, что новый кодекс состоит из 395 статей ― это на 93 больше, чем в старом. Это связано с тем, что некоторые статьи, обозначенные в текущем УК как «прим» (например, статьи 148, 148-1 и 148-2 УК), в новой редакции документа станут самостоятельными нормами. «Состав преступлений не один и тот же, но группа преступлений схожая, и они делятся на "примы". Большинство изменений в новом кодексе заключается в том, что "примы" стали статьями, и за счет этого количество статей увеличилось», — говорит она.

В пример Куролова приводит статью 244-6 о распространении ложной информации, которая в новом кодексе уже стала статьей 319: «То есть логика заключается в том, что фактически статей не стало сильно больше, а просто увеличился их порядковый номер».

Кроме того, никуда не делись статьи, вызывающие вопросы в связи с соблюдением прав человека, в частности, касательно свободы вероисповедания, свободы собраний, раскрытия и распространения госсекретов. «Фактически статьи, по которым можно было любого человека привлечь к уголовной ответственности, они остались. Но, например, то же домашнее или психологическое насилие, харассмент ― они не включены в новый проект, хотя это те вещи, которые в принципе должны быть криминализированы», ― настаивает она.

Это отмечает и Стив Свердлов — по его словам, речь идет о большинстве «проблемных» статей, которые силовики используют для преследования по политическим или религиозным мотивам.

«Несмотря на освобождение за последние четыре года около 60 политзаключенных и около тысячи религиозных заключенных из тюрем, мы все равно должны иметь в виду, что до сих пор в Узбекистане самое большое количество политзаключенных на всем постсоветском пространстве. До сих пор тысячи людей содержатся в тюрьмах, ― объясняет Свердлов. ― И политических заключенных в Узбекистане сейчас больше, чем в Казахстане, Азербайджане, России, Беларуси вместе взятых. Большинство из них сидят с каримовских времен, некоторые уже по 20 лет, по статьям, которые не соответствуют международным стандартам, потому что они крайне широко написаны и не имеют точного определения. То есть статьи уголовного кодекса, которые были любимыми инструментами Ислама Каримова, чтобы сажать в тюрьмы тысячи людей, остаются в новом кодексе».

Советское наследие

По мнению Свердлова, в новом варианте кодекса остается и советское наследие — в частности, речь о посягательстве на конституционный строй. «Это так называемая "антиконституционная" деятельность. Раньше это была антисоветская деятельность, а при Каримове стала антиконституционная. Именно эта статья применялась неоднократно, и по ней было осуждено множество людей», — рассказывает ученый.

Также из старого Уголовного кодекса в новый практически в неизменном виде перекочевала статья о разжигании национальной, расовой, этнической и религиозной розни. «Каримов тоже использовал ее в свое время очень часто. За последние 10 лет мы видели не так много фактов применения этой статьи, но то, что она тоже очень широко написана ― это опять-таки отражает общую проблему определения понятий преступлений», ― говорит Свердлов.

То же касается и статьи о членстве или организации «запрещенных экстремистских групп», добавляет Свердлов. По его словам, у этих «религиозных» статей, по которым осуждены тысячи заключенных, есть серьезный недостаток — в узбекистанском УК нет точных определений экстремизма и терроризма.

«Это порождает целый ряд проблем и открывает очень много возможностей для того, чтобы ими злоупотреблять и сажать политических оппонентов. И если эту проблему со статьями о религии и экстремизме добавить к новым попыткам криминализировать призывы к массовым беспорядкам, о которых мы читаем сейчас. Создается впечатление, что все-таки авторитарный подход остается и, может даже, в некоторых частях усиливается», ― считает Свердлов.

Профессор по правам человека заключает, что сохранение этих статей в новом кодексе «дает сигнал» об ограничении фундаментальных прав человека, которые идут вразрез с международными обязательствами Узбекистана.

«День нашей смерти» и однополые отношения

5 марта Amnesty International совместно с ILGA-Europe и более чем 40 правозащитными организациями опубликовали обращение к узбекистанским властям с требованием исключить из проекта нового уголовного кодекса статью 154 о мужеложестве, которая ранее была 120 статьей и попала в проект без каких-либо изменений.

В ответ на это депутат законодательной палаты Олий мажлиса Узбекистана Расул Кушербаев написал в своем телеграм-канале, что отмена уголовной ответственности за однополые отношения станет «днем нашей смерти».

«В проекте нового кодекса статья оказалась в главе о "преступлениях против семьи и детей", если я не ошибаюсь. Возможно, что это эхо инноваций в российском законодательстве и закона об ЛГБТ-пропаганде. Тут мы видим риторику традиционных ценностей, которые полностью идут в разрез с международными стандартами и обязательствами», ― считает Свердлов.

По его словам, «само наличие этой статьи лишает жертв насилия, пыток, избиения, харассмента и буллинга самого основного права ― обращаться за помощью, потому что человек по определению уже преступник».

«Для лидеров Узбекистана не секрет, что эта эпидемия насилия не только портит имидж страны, но и полностью противоречит обязательствам и обещаниям о реформах и модернизации, о которых мы слышали. Это также плохо будет влиять на климат для инвестиций западного бизнеса. Мне кажется, что нельзя принимать участие в глобальной экономике и не ожидать последствий, которые могут отразиться на бюджете страны, когда гомофобия официально поддерживается Уголовным кодексом», ― подчеркивает профессор.

Он объясняет нежелание властей декриминализировать однополые отношения наследием политики Ислама Каримова: «Одна из областей, где у него было много достижений, — это формирование очень консервативной традиционной риторики "Маънавият ва маърифат". Это была целая философия государства в течение 20 лет, в ней говорилось о возвращении к традиционным и даже антиисторическим, искусственно выведенным нормам  узбекского общества».

По мнению Свердлова, благодаря каримовской политике в этой сфере среди узбекистанцев распространилось множество стереотипов и «мифов» касательно религиозных меньшинств и ЛГБТ-сообщества.

«Общаясь с некоторыми узбекистанскими чиновниками, можно услышать, что иеговисты, разные христианские меньшинства, а также представители ЛГБТ — это какая-то "зараза", которая может "заразить" всех  и привести к исчезновению узбекского общества. Я думаю, что это страх перед тем, чего не знаешь и не понимаешь. Эта "нетолерантность" все еще очень важный элемент авторитаризма и паранойи. Мне кажется, что ЛГБТ сейчас находится, можно сказать, на первом месте среди "чужих" [для узбекистанцев]», ― объясняет правозащитник.

Смягчения и декриминализация

Вместе с тем юрист по правам человека Дильфуза Куролова подчеркивает, что проект кодекса все же нельзя называть идентичным нынешнему. Например, в УК предлагается внести такие понятия, как пробация и институт примирения, а также помилование, что можно рассматривать как «гуманизацию уголовного процесса».

«Есть статьи, которые обязывают суд публиковать судебные решения частично или полностью. Естественно, мы не можем сказать, что новый уголовный кодекс абсолютно не отличается [от старого]  ― он отличается, есть элемент демократизации некоторых статей. Но все-таки база, которая лежит в основе принципов прав человека, была затронута не полностью», — говорит Куролова.

Стив Свердлов, в свою очередь, отмечает смягчения касательно религиозной литературы ― декриминализации подверглась часть 3 статьи 244 о подготовке и хранении нелегальной религиозной литературы и часть 2 статьи 216 о религиозных организациях.

«Но все равно основной вопрос о вероисповедании, свободе совести и религии ― тут как бы фундаментально они ничего не меняли, потому что право на вероисповедание подразумевает, что не должно быть ограничений на то, где, с кем, и как ты будешь обсуждать религиозные темы. Эти основные права свободы слова и религии все равно очень сильно ограничены уголовным кодексом», ― считает правозащитник.

Также Сверлов положительно оценивает статью 169 о пытках в новом кодексе, так как определение самих пыток стало намного шире.

«То есть Комитет против пыток в ООН уже давно призывал Узбекистан в соответствии с международными определениями ввести определение пыток в свою статью. Правда, все равно остается проблема того, что чиновники или представители власти, которых приговаривают по делам о пытках, все еще могут попасть под амнистию. Но то, что само определение пыток стало шире и сильнее ― это хорошо», ― заключает профессор.

Переосмысление прошлого

Уже после завершения общественного обсуждения правозащитная организация Human Rights Watch обратилась к правительству Узбекистана и отметила, что в новый кодекс были внесены «некоторые умеренно положительные изменения», но все же «сохранен ряд статей, нарушающих свободу слова, демонстраций и религиозную свободу». В связи с этим правозащитники предложили узбекским депутатам подать проект кодекса в Венецианскую комиссию, чтобы проверить его на соответствие международным стандартам в области прав человека.

Говоря о том, будут ли узбекистанские парламентарии сотрудничать с Венецианской комиссией, юрист Дильфуза Куролова отмечает, что в последний год они открыты к диалогу и даже периодически ссылаются на рекомендации организации. «Я думаю, что рекомендации они в любом случае получают и читают. Но другой вопрос, берут и меняют ли они законы в соответствии с этими рекомендациями. Иногда, если они видят, что рекомендации Венецианской комиссии или ОБСЕ в принципе подходят под нынешнюю политику, то они принимают их во внимание. Но иногда, конечно, рекомендации международных организаций могут быть совсем not in line с политикой ― тогда они, конечно, не реагируют на них».

По словам Свердлова, подобное уже происходило с законопроектом о свободе совести и религиозных организациях: «Тогда Венецианская комиссия вернула его с очень тщательным и важным пакетом рекомендаций о том, как привести элементы этого законопроекта в соответствие с международными обязательствами. Но мы видели, что в следующем чтении законопроекта опять-таки были проигнорированы эти ключевые моменты».

«Самое главное, конечно, чтобы они учитывали то, что услышат от Венецианской комиссии. Опять-таки, даже членство в комитете ООН по правам человека не должно быть просто формальным ― оно подразумевает политическую волю на настоящий диалог и настоящее сотрудничество. А это значит умение принимать конструктивную критику от своих международных партнеров. Вот самое главное. То есть то, чего мы не видели при Каримове», ― добавляет Свердлов.

Он уверен, что реформы в области уголовного права в Узбекистане невозможны без переосмысления 27-летнего правления Ислама Каримова.

«На самом деле, [важно] вдаваться в подробности нарушений прав человека: кто и за что сидел, кого пытали и почему. Ведь есть огромное количество граждан, которые испытывали на себе самые серьезные нарушения прав человека. По всему миру мы говорим очень часто о правосудии переходного периода. Когда власти нового режима ищут настоящие реформы, они должны дать возможность населению осмыслить, что было, и составить более правдивую версию истории. Это нужно обсуждать, делать выводы и идти вперед. Без процесса переосмысления прошлого и процесса переходного правосудия, вряд ли мы увидим прогресс в области прав человека в Узбекистане», ― заключает профессор.