«Меня уже не удивляют вспоротые вены и зашитые рты». Тюремный надзиратель из Казахстана рассказал о работе в колонии строгого режима

«Мне было страшно»

Я работаю инспектором дежурной части в колонии строгого режима уже три с половиной года. Пришел в эту систему еще раньше, до этого работал в Алматы, но в пробации. Шел на эту работу целенаправленно. Учился после школы в академии четыре года и сразу же знал, что пойду работать в эту систему.

Сейчас в мои обязанности входит полный контроль учреждения: распорядок дня, проведение проверок и массовых мероприятий, в том числе обед, ужин. Весь день арестантов контролируется дежурной частью, и я нахожусь с ними в непосредственном контакте. Хожу на работу каждый день с восьми утра до семи вечера, но, бывает, заступаю на сутки. В таких случаях ты элементарно не высыпаешься, потому что эмоции и нервы напряжены, любой шорох и ты проснулся сразу. В итоге не высыпаешься, сколько бы ты там не спал. 

Сложно сказать, в какое время суток сложнее работать, все-таки днем никто не спит, и разные ситуации случаются, кто-то создает вертяки и тому подобное. Но если что-то произойдет ночью, то непосредственно за это отвечает дежурный. Что бы ни произошло ночью — это практически ЧП. И решения надо принимать самостоятельно, так как начальника в это время нет.

Помню, какие у меня были впечатления в первые дни работы в колонии. У нас такое учреждение, что когда заходишь, нет такого, чтобы каждый осужденный сидел по камерам — они могут ходить по территории учреждения. Конечно, ограждения есть, но внутри они свободно перемещаются. Мне, честно говоря, поначалу было очень страшно, ведь вокруг тебя такие люди, которые совершали различные преступления, там статьи ужасные… Я читал их личные дела, и никогда тебе в жизни не представится, что такое вообще бывает. Но со временем как-то привыкаешь и понимаешь, что они не представляют угрозу, и им нет смысла провоцировать администрацию.

Среди заключенных, да, есть хорошие люди. Ну, жизненные обстоятельства разные бывают. Большая часть из них это, конечно же, не самые лучшие люди, так скажем, отбросы общества.

Действительно, после трех лет работы меня уже не удивляют вспоротые вены и зашитые рты. Я воспринимаю это как способ привлечь внимание администрации. Если у арестантов есть какие-то претензии к учреждению, и они будут писать их так… жалобами, то на это мало кто обращает внимание. Ну, отправляются и отправляются, пусть пишут. А чтобы действительно привлечь какое-то внимание, заключенный может объявить голодовку, может зашить рот, порезать себя, проглотить что-нибудь. После этого администрации учреждения необходимо принять меры. Так что да,  в основном это способ привлечения внимания, потому что они идут на это целенаправленно, и их целью не является самоубийство и тому подобное. Они это делают так, чтобы не навредить себе. Они знают, как это сделать так, чтобы не умереть. 

Коронавирус в колонии

Все-таки то, что из-за карантина заключенные не виделись вживую с родными, повлияло на их общее настроение. У многих свиданка три раза в год, и ее отсутствие — это серьезно. Для них это единственный лучик света, все-таки могут приехать родственники — жена, дети, мать, бабушка. Мы не хотели нарушать их связь с родственниками, поэтому у нас через скайп проводились встречи, чтобы они могли видеть их хотя бы на экранах. Почта им присылалась и передачки по почте разрешались. А так, чтобы передачку [получить] из рук родственников, которые приезжали, это было запрещено. 

Нельзя сказать, что стало больше конфликтов между арестантами и администрацией на этом фоне. Мы объяснили ситуацию осужденным, и по телевизору все это было видно, что это не какая-то наша выдумка, а такое положение в стране. Как-то нам получилось им разъяснить, что это временная мера, и придется ее соблюдать. В стране было положение такое, что мы, сотрудники, страдаем, заключенные тоже, да и всех в принципе это коснулось. В принципе, с пониманием отнеслись заключенные. 

Нас карантин тоже коснулся. Нам запрещалось даже родственников посещать, выезжать за пределы города. Дом-работа-дом. Постоянно приходилось еще переодеваться. Получается, вещи, которые мы носим на работе — они оставались на работе. Уходя домой, мы переодевались в другую форму. Также были ограничения для тех, кто, например, работает за зоной, в штабе. Определили круг лиц, которые не могут заходить в зону, они работали только в штабе. А те, кто работал в самом учреждении, заходят туда и только вечером выходят, чтобы ограничить все возможные контакты и не занести вирус. 

Утром проверяли температуру, как положено: если была выше 37 [градусов], то не допускали на территорию учреждения. Несколько таких случаев было, людей просто отправляли в больницу сразу.

Правила шмона

В нашей колонии обыски проводятся каждый день. Как это устроено: есть определенное количество отрядов и график, какой сегодня мы проверяем отряд. Мы полностью проводим обыск осужденных, обыск их вещей, помещения. Это делается каждый день, но не во всей колонии, а по графику. График всегда составляется так, чтобы осужденные не могли узнать, какой отряд и в какой день мы будем проверять. 

В основном находятся вещи, которые не положено иметь осужденным. Они не запрещены как бы, но и иметь их при себе они не имеют права. Чаще всего мы заранее знаем, где и что может быть спрятано. Для этого есть оперотдел, который собирает информацию через свои связи. Помогают в этом заключенные, которые работают на администрацию. Кто-то сам приходит и говорит, что готов работать на учреждение. Кого-то приходится вербовать. Не всех, но приходится. Потому что есть, например, отряд, и у него есть завхоз — человек, который руководит этим отрядом. То же самое, как в армии бывает: есть взвод и есть командир взвода. Также и здесь есть завхоз, который руководит ими. Его выбирает администрация. Обычно ставим такого человека, которого заключенные будут слушать, и с которым нам будет удобнее работать.

Способы что-либо спрятать у заключенных крайне изощренные, начиная от того, что можно часть плинтуса открыть и там будет хранилище небольшое, и ты его на глаз вот так не увидишь, если не будешь знать конкретно, где лежит вещь. У нас пару лет назад вводили войска в колонию и делали полный обыск, причем со специальным оборудованием для того, чтобы средства связи найти. Тогда тайники находили в таких местах, в которых даже предположить невозможно. Элементарно в ручке стула, в плинтусах, в стенке замурованный и тому подобное. В этом плане они умудряются спрятать так, что не найдешь без оборудования. 

Конфликты и ввод войск в колонию

Пути поставок запрещенных вещей или негласные правила обращения с заключенными присутствуют почти во всех учреждениях, так или иначе. Лично я в таких делах не замешан, но это да, есть такое. Сейчас в нашей колонии это сведено к минимуму ― у нас единственное учреждение в нашем регионе, которое считается режимным, показательным. Короче говоря, более или менее режим соблюдается, в отличие от других учреждений. Я не застал такие времена, когда были беспорядки, когда зеки владели зоной, а не сотрудники. Поверхностно у нас такое было, но это присутствует и в большинстве учреждений. 

Когда только пришел работать в эту колонию, никто мне не давал указаний, кого из заключенных можно трогать, а кого нельзя. Но, работая в учреждении, уже сам начинаешь это понимать, ты же непосредственно с зеками работаешь, и ты знаешь, к кому какой подход [нужен]. Со временем само приходит, с кем и как общаться, как себя вести. 

То, что я спокойный человек, для этой работы больше плюс. С осужденными лучше вести себя корректно и адекватно. Не проявлять грубости и вообще эмоций, а иначе будет только провоцироваться агрессия с их стороны. У коллег, конечно, по-разному бывает с этим, все-таки мы разные люди. Но в большей степени, конечно, корректно стараются общаться. Бывают случаи, когда по-другому никак не объяснишь, пока не наорешь, не нагрубишь и тому подобное…

Поэтому жесткость приходится вырабатывать. Я сам по себе, честно говоря, лояльный человек и могу дать второй шанс заключенному. Но работая в этом учреждении, с каждым разом со временем становишься более жестким, требовательным. Все-таки система вынуждает быть таким. 

Силу приходится применять не так часто. Вот, когда в колонию вводились войска несколько лет назад, тогда применялась сила. Сейчас все это как-то крайне редко… Чаще обходимся предупреждениями. 

Войска вводились, потому что у нас тогда немного обстановка ухудшилась. Начали объявляться заключенные, которые хотели завладеть учреждением, установить свой контроль. Нам информация дошла, и решили прекратить это на корню, введя войска. 

Мы находились на казарменном положении почти полгода. Все мероприятия [с участием войск] продолжались где-то месяц, но после этого мы еще около полугода держали все под контролем. Это был усиленный режим, все было прямо очень строго. Я тогда еще не так долго работал, и в психологическом плане это было очень сложное время, потому что мы практически жили в учреждении. Домой мы ездили только переодеваться. А так мы и спали, и ели там, а домой ездили за вещами и обратно приезжали. Так мы прожили на казарменном положении около полугода.

Зеки, которые хотели завладеть колонией, были сразу известны, и вычислять их не пришлось. Чтобы стабилизировать обстановку, было принято решение увезти их по разным колониям и разделить. 

Атмосфера в колонии все-таки гнетущая и давит на психологическое состояние. Чтобы переключиться после работы нужно какое-то время. Лично у меня для этого есть спортзал, потом общаюсь с людьми, которые работают вне учреждения, с гражданскими, и как-то отвлекаюсь такими способами. Для меня это выход. Но чтобы работа мне по ночам снилась — такое бывает очень редко.