«Ой, че вам дома не сидится». Школьница из Бишкека рассказывает о своем задержании 8 марта, панической атаке и нотациях в РОВД

Я в десять утра приехала к организаторкам марша, и мы готовили все необходимое — я волонтерю в БФИ. Примерно в 11:30 я уже была на площади Победы. Начали готовиться к маршу, вытаскивать транспаранты, в мои обязанности входило раздавать листовки с целями нашего марша. К этому моменту к площади уже начали стягиваться люди, журналисты.

Примерно в 12:00 я поворачиваюсь к Вечному огню и вижу, что к нам движется толпа мужчин в черном, в масках, в калпаках.

Я не понимаю что происходит, но я понимаю, что это [националисты из объединения] «Кырк Чоро» или другое нехорошее движение.

Я бегу к организаторам, мы все начинаем убегать. Мы немного отбежали, я начинаю все снимать, и вижу наших милиционеров и немного успокаиваюсь, потому что думала, что они этих людей в масках остановят и мы продолжим наш марш.

Но этого не случается, наши милиционеры ничего не делают, они просто стоят. Мы планировали флешмоб с песней «Насильник — это ты», мы начали петь, и нас резко начинают забирать по двое-трое милиционеров.

У меня началась паника, но я продолжила кричать: «Марша нет, насилие есть!». Меня схватили два милиционера и потащили. Но так как я оказалась слишком буйной, подключился еще третий милиционер; втроем они засунули меня в автобус и бросили на пол.

Меня начинает накрывать паническая атака, и я начинаю задыхаться. Я пролежала так на полу минуты две. Рядом стоял милиционер и просто смотрел, как я лежу на полу. Меня пыталась другая женщина поднять, я встала, но паническая атака продолжилась. Я задыхалась, я не понимала, что вокруг происходит, и я переходила на крик, когда спрашивала милиционера: «Что происходит? Куда вы нас везете? Причина задержания?! Статья?! Почему?!». А он мне просто улыбается и никак не отвечает с ухмылкой на лице.

Нас повезли в Свердловский РОВД, но так и не отвечали на наши вопросы. Мы выходим из автобуса во дворе РОВД. Я уже отошла, потому что вижу знакомые лица наших организаторок, успокаиваюсь, видя, что я не одна. Мы объединились и продолжили действовать по плану — кричать наши лозунги и делать флешмоб.

Мы снова задаем вопросы милиционерам, но они лишь улыбаются и ничего не отвечают. Они говорили типа: «Ой, че вам дома не сидится? Никто ваши права не нарушает». Мы полчаса-час стояли так во дворике, нам не давали воды, некоторым было плохо.

Потом нас начали заводить в здание РОВД, я не понимала, зачем нам туда заходить. У всех начинается тревога, и меня силой милиционер тянет за руку. Он повредил мне руку, после этого я решила спокойно пойти. Мои вопросы: «Почему? Куда? Какая статья?» проигнорировали. В коридоре мы начали кричать «Позор!», и периодически нас затыкали.

Нас заводят всех на третий этаж в актовый зал. Одной девочке в актовом зале стало плохо, и ей вызвали скорую, но она приехала только через полчаса или 45 минут. И пока мы сидели, один из милиционеров с улыбкой на лице сказал нам: «С праздником вас!». Мне стало мерзко. Как они могут такое говорить?

Потом я подхожу к адвокатке Елене Ткачевой и спрашиваю ее, что мне делать, если я несовершеннолетняя — она отвечает: «Давай обратимся к милиционерам, они должны тебя отпустить». Мы подходим к милиционерам, и он зовет своего начальника, они говорят, чтобы я пошла с ними. А я не хочу идти с ними одна, мне страшно находиться с ними в кабинете еще и одной.

Мне заводят в кабинет, но со мной также заходит Евгения Крапивина, юристка. На меня сразу же начали орать милиционеры, начали давить словами: «А че ты вышла вообще? Тебе восемнадцати нет, ты вообще дома сиди. Молчи, не высказывай ничего!». Они начали пререкаться с Евгенией, милиционер говорил, чтобы мы сидели дома и не выеживались.

Я позвонила отцу, чтобы он меня забрал, но его долго не пропускали внутрь РОВД. В один момент мне стало настолько неприятно в обществе этих милиционеров, их было трое на нас двоих с Евгенией. Один из них распускал руки — он крепко держал Евгению за запястья и говорил о том, какие мы, женщины, «неприятные», что мы должны делать в этой жизни, про наши «обязанности» в этой жизни.

Потом мы с Евгенией выходим из кабинета и я понимаю, что я вдохнула, но не могу выдохнуть. Я испуганными глазами смотрю на организаторок, которые все это время стояли в коридоре и ждали меня. Я начинаю дышать и немного успокаиваюсь. Но нас обратно заводят милиционеры, и тут появляется мой отец. Они беседуют только с моим отцом, полностью игнорируя мои слова о том, что они силой бросили меня в автобус, ушибли мне руки.

Далее они заставили меня и моего отца сказать мои данные, наш адрес и номер моей школы, мой класс. На вопрос отца о причине задержания они с хладнокровным лицом отвечают: «Просто хотим провести беседу с дамами, как они должны себя вести».

И вот мы уже выходим, и милиционер ударяет меня по руке, проигнорировав мое требование убрать руки. Мы вышли из РОВД, нас встретили активисты и журналисты. Потом папа повез меня домой.

Позже милиционеры позвонили директрисе моей школы и классной руководительнице. Из-за того, что у меня довольно консервативная школа, я до сих пор боюсь туда приходить. Я боюсь того, что они мне скажут. Мои родители на моей стороне, они не против того, что я не хожу в школу, пока не отойду ото всей этой ситуации.

Мне немного фартануло, что мне не было 18 лет, потому что [из-за этого] меня отпустили раньше остальных задержанных — где-то через два с половиной часа. Я до сих пор плохо осознаю, что со мной случилось, что случилось со всеми нами.

У меня болят руки. Мы сейчас обговариваем с активистками вопрос того, как и куда подавать заявления.